Из биографии:

Галина Короткевич родилась 18 августа 1921 года в Петрограде, окончила ЛГИТМиК в 1946 году. В 1943 году во время постановки «Овода» Блокадный театр хотел пригласить студентку первого курса Театрального института в этот спектакль,  но будущая актриса показалась слишком молоденькой, и встреча со сценой Театра им. В. Ф. Комиссаржевской произошла много позже. Всю войну Короткевич выступала с бригадой при Ленинградском доме Красной Армии перед бойцами Ладожской флотилии, на Волховском и Ленинградском фронтах,  выезжала на самые трудные участки передовой, давала концерты в воинских частях у Пулковских высот, во время боев под Синявино, ночами — на Ладоге по «Дороге Жизни».

Из мастерской Б. М. Сушкевича и его жены Н. Н. Бромлей (ветеранов славного МХАТ-2, а затем — доблестной Акдрамы, то есть бывшей и нынешней Александринки) она шагнула на сцену Нового театра, что на Владимирском проспекте. Ее дебютом стала роль Софьи из «Горя от ума» Грибоедова. Но тут же пошли героини новых постановок Надежды Бромлей: Полинька в «Доходном месте» Островского, Нора в драме Ибсена «Кукольный дом», принцесса Эболи в «Дон Карлосе» Шиллера. Нору за двенадцать лет жизни спектакля Короткевич сыграла больше 400 раз. Пришедший к руководству этим театром Н. П. Акимов точно также занимал Галину Короткевич чуть ли не в каждой своей постановке. Самая первая из них — лирическая комедия Виктора Гусева «Весна в Москве», выпущенная в июне 1952 года, вскоре была экранизирована и Галину Короткевич, исполнившую роль аспирантки-зазнайки Нади Ковровой, узнала вся страна.

Доверие Николая Акимова многое принесло актрисе. Событийными получались встречи с классикой — с «Делом» Сухово-Кобылина и «Тенями» Салтыкова-Щедрина. Эта работа молодой актрисы заинтересовала Рубена Симонова. Тогдашний глава Вахтанговского театра отметил в «Литературной газете» от 28 февраля 1953 года «большую творческую удачу талантливой актрисы». И этот спектакль, и «Дело» были тоже экранизированы.

С 1962 года началась новая большая жизнь Галины Короткевич в Театре имени В. Ф. Комиссаржевской. Начинала она в этом театре с драматической роли Лизы в пьесе М. Горького «Дети солнца». Она переиграла порядочное число ведущих ролей в русской классике — в комедиях Островского, Тургенева, в инсценировках по Достоевскому, в значительных пьесах драматургов-современников — Л. Леонова, К. Симонова и В. Розова, в комедиях Е. Шварца, В. Шкваркина, Э. Брагинского, М. Смирновой и М. Крайндель, Б. Рацера и В. Константинова, в переводных пьесах Оскара Уайльда, Стефана Цвейга, Фридриха Дюрренматта, Жана Ануя. «Миллионерша» Бернарда Шоу с триумфальным успехом прошла свыше 700 раз.

Вот уже несколько лет Галина Короткевич не выходит на сцену, но многие помнят ее последние работы – спектакли «Утоли моя печали…» и «Шесть блюд из одной курицы» шли с постоянными аншлагами.

В 2009 г. на церемонии Высшей театральной премии Санкт-Петербурга «Золотой Софит» ей была вручена специальная премия «За творческое долголетие и уникальный вклад в театральную культуру Санкт-Петербурга»

В 2010 г. Галина Короткевич Указом Президента награждена Орденом Почета «за заслуги в развитии отечественной культуры и искусства, многолетнюю плодотворную деятельность».

Судьба Актрисы. Интервью с ГАЛИНОЙ КОРОТКЕВИЧ

 Про актрису и танцовщицу: 

У меня такое ощущение, что я еще не родилась, но уже знала, что буду актрисой. Моя бабушка дарила мне большие куклы, и до школьного возраста я их сажала на диван и перед ними танцевала, пела, кланялась, а потом подходила к ним и их руками хлопала, потом обратно кланялась… В 8-9 лет меня отдали заниматься на пианино. Попался неудачный молодой учитель, и интерес пропал. Но нотную грамоту я знаю, могу подобрать легкие мелодии. Очевидно, что-то передалось от музыкальных родителей.

Танцевала я с 7 или 8 лет в студии Дворца культуры им.Горького, и руководил этой студией народный артист РСФСР Фенстер Борис Александрович (потом он был руководителем балетной студии Мариинского театра). Я сохранила свою первую «сценическую» фотографию в «Ленинградской правде», когда наш коллектив выступал в Большом зале Филармонии и занял первое место среди самодеятельных кружков. Я танцевала «Вальм цветов»  и один испанский танец. Как-то Борис Александрович, предварительно договорившись в Вагановском училище, повел меня туда показываться. Мы с ним встретились на трамвайной остановке, дошли до Екатерининского сада, а я с туфельками под мышкой все замедляла шаг… Он оставил меня сидеть на лавочке, а сам пошел покупать мороженое. Когда он вернулся, я заплакала: «Борис Александрович, я не хочу всю жизнь танцевать, я хочу всяких разных девушек играть всю жизнь…» — «Каких девушек?» – «Я хочу играть всяких людей, а танцевать всю жизнь не хочу!» — и тогда он меня успокоил и сказал, что сам это почувствовал. Мы посидели, съели мороженое и он произнес: «Желаю тебе успеха. Будешь артисткой – позвони…». Спустя несколько лет после войны я позвонила ему и пригласила на спектакль.

Про родителей:  

Папа был талантливым скрипачом, очень симпатичным и чрезвычайно легкомысленным человеком. Он с отличием окончил Ленинградскую Консерваторию, и его звали в оркестр Кировского театра. Но были тяжелые времена НЭПа, и папа пошел в ресторан руководителем оркестра. Естественно, все быстро закончилось, потому что с его внешностью и шармом он всегда был зван «к столу». Мама меня родила в 21, а когда мне исполнился всего год, от него ушла. До 8 лет я была с бабушкой, а со второго класса уже жила с мамой и ходила в школу на Невском проспекте.

Мама, окончив Ленинградскую Консерваторию, была артисткой оперетты. Ее хорошо знал и прекрасно к ней относился мой друг Александр Белинский. Мой отчим, заслуженный артист РСФСР Геннадий Львович Легков, работал в нашем театре, в котором работаю сейчас я. С мамой они прожили довольно много лет, в войну он уехал вместе с эвакуированным театром, а мы с мамой остались здесь, в Ленинграде.

 

Театральный институт. Война

В Театральный институт я поступила перед войной: набирали два замечательных педагога: Сушкевич Борис Михайлович (он в то время был директором нашего института) и Вивьен Леонид Сергеевич. Я  прекрасно помню лестницу, где стоял бюст Ленина, 5-ю аудиторию, где мы сдавали экзамены. Попала я к Сушкевичу, а основным педагогом у нас была Ода Израилевна Альшиц. После окончания первого курса началась война, и в первый же день мне позвонили из института, чтобы записать во фронтовую бригаду, поскольку знали, что я умею танцевать.

В блокаду у нас в доме на Невском от бомбы были выбиты стекла в окнах, и там нельзя было жить. Мы с бригадой располагались в Доме Офицеров. Там был человек, который нам очень помог, – Александр Наумович Авербух. Он был звукооператором, руководил студией записи «звуковых» писем на рентгеновских снимках — ездил по военным частям и на своем аппарате записывал на специальных пластинках-«ребрах» письма бойцов домой. Александр Наумович был старше меня на 13 лет, у него были пластинки с Вертинским, пленки на ребрах-снимках, я там пропадала много времени. Так я осталась с ним, и мы прожили 8 лет.

По всему Ленинграду люди сажали грядки: около Казанского собора, в Александровском саду, —  где много земли, а деревьев мало. Все было в грядках, и на каждой из них стояла дощечка с фамилией. Сажали не картошку, а шкурки картошки с отростками. Давали одну только грядку, но никто никогда не воровал, хотя все было открыто, сторожей не было. Говорят, что в горе Бог дает силы, а несчастье порой не разъединяет, не озлобляет людей, а наоборот  — прививает какое-то душевное благородство…

 

Блокадный театр

Театр, в котором я работаю, в то время называли Блокадным: именно сюда приходили люди с фронта и уходили прямо на фронт. Многие из тех бойцов, возможно, и видели всего один спектакль за свою жизнь, но для них это был памятный и прекрасный спектакль: будь то «Русские люди» К. Симонова, «Нашествие» Л. Леонова, или «Фронт» Корнейчука. И актеры, и зрители жили на карточки с постоянным ощущением голода. Кто выжил – выжил чудом. В военный период блокады среди работников нашего театра возникла особая атмосфера, единение, когда делились и кусочком хлеба, и теплом, и готовы были помочь друг другу. А это переходило и на творчество. Все: и цеха, и актеры любого положения  — жили единой семьей, потому что осознавали цену этой жизни. К великому счастью, Рубен Сергеевич Агамирзян сумел сохранить это особое единение творческого начала и человечности.