19 июля не стало Татьяны Александровны Курмаш – легендарного костюмера, начальника костюмерного цеха. Почти 50 лет прослужила она в Театре им. В.Ф. Комиссаржевской, став неотъемлемой его частью. А театр стал всей ее жизнью. Последние несколько лет она уже не работала, но всегда приходила на премьеры и наши «семейные» праздники – дни снятия блокады и день Победы. Она была блокадным ребенком и попала в Блокадный театр неслучайно – ее дядя, легендарный артист Сергей Леонтьевич Поначевный, служил здесь практически с самого основания, с 1942 года. Костюмером она тоже стала по наследству – ее мама была модисткой, а потом театральным костюмером. Жизнь не оставила ей выбора, но другой жизни Татьяна Курмаш и не хотела: театр стал ее домом, а коллектив театра – семьей. Ни один спектакль, ни один ввод, а тем более премьера не обходились без ее зоркого глаза, доброго взгляда и острого слова. И, «чтобы костюмчик сидел», нужно было завоевать доверие этой волшебницы не только манерами, но и талантом. А уж в талантах Татьяна Александровна разбиралась, как никто другой. Лучше, чем любая приемная комиссия, она могла определить, кто станет надеждой театра, а кто долго не задержится. Татьяна Курмаш, добрый наш ангел, теперь с нами только мысленно. А мы будем любить и помнить. Коллектив театра соболезнует родным и близким. В развернутой новости вы можете прочитать интервью с Татьяной Курмаш в 2017 г. — о блокаде, войне, жизни в театре и многом другом.
Е.Ливси. Петербурженка Татьяна Курмаш о блокаде// Комсомольская правда, 7 мая 2017
https://www.spb.kp.ru/daily/26681.7/3703506/
«И ТУТ Я ВПЕРВЫЕ УВИДЕЛА, КАК МАМА ЗАПЛАКАЛА»
— Помню, как стояла в кроватке и собирала со стола все крошечки и в рот тащила, — рассказывает Татьяна Курмаш. — Вот мое первое военное воспоминание. Дети в войну быстро взрослеют. До войны мы жили в доме 182 на Невском проспекте. Потом кто-то сверху буржуйку затопил, уснул и пожар получился. Тогда в городе еще была вода. Заливали с четвертого или пятого этажа, и залили всю нашу квартиру. Маме управдом предложил выбрать комнату в доме на Шлиссельбургском проспекте. Хотя дом был пустой, все уже были эвакуированы, она выбрала самую маленькую комнату, чтобы ее можно было протопить. Жили втроем: бабушка почти не ходящая, я и мама. Потом воду отключили. Но Нева протекает рядом, и вот мама меня закутает, на санки посадит, бидон между ног поставит – и мы едем за водой. Туда все люди ходили. В этом месте, где мы воду набирали, просто ледяная гора была: спуститься-то можно, а вот вверх подниматься очень сложно. И вот однажды перевернулись санки, вода из бидона вылилась, и тут я в первый раз увидела, как мама заплакала.
— В эвакуацию вас не отправили?
— Нам не к кому ехать было, и мама решила: умирать, так в своей постели. Мама мне делала игрушки. Помню, прочитала она мне сказку Пушкина, и так мне там понравилась Чернявка и как она поступила, что мама мне сделала такую куклу. С этой куклой я и играла. Книг, конечно, у нас уже не было, все были сожжены в печке. Только помню, одна книжка осталась — «Красное и черное» Стендаля.
«НЕМЕЦ ПУК-ПУК»
— Страшно было?
— Были бомбежки и обстрелы. Мама специально и взяла эту маленькую комнату в углу, чтобы меньше слышно было, когда бомбят. Когда по радио объявляли о начале обстрела, маятник туда-сюда мотался. Я была маленькая и говорила: «немец пук-пук», вместо «пух-пух». Мама заворачивала меня и убегала в туалет, чтобы там не слышать грома снарядов. А еще помню зеленые цепочки. Это давали знак немцам ракетами наши русские вредители. Мама моя пошла, заявила, что видела, откуда пускали цепочки. А дом наш почти весь пустой был, может, в одной-двух квартирах и остался кто-то. И вот к нам в дом явился наряд и выловил этих диверсантов.
— Отец воевал?
— Он был на Пулковских высотах старшиной медицинской службы. Помню, как прибегал, приносил нам часть своего пайка, сушил для нас хлеб. Один раз приходит с пустыми руками и плачет. Говорит, что копил-копил неделю, а у него все украли из-под матраца.
— Как вы вообще выжили?
— Вся семья выжила благодаря чуду. Бабушку обычно отправляли на все лето в деревню. У нее была корзина плетеная, и вот туда целый год складывали продукты: песок, муку, крупы. А в тот момент бабушку еще не успели отправить, и корзинка с нами осталась. Это оказалось большим подспорьем, иначе мы бы не выжили. Еще мама моя сдавала кровь. На пузырьке или на колбе писались фамилия, пожелания тому, к кому это попадет. Я до сих пор помню письмо одного офицера, которого спасла эта мамина колба. Он предлагал маме руку и сердце. Мама за войну три литра крови сдала, и после войны была донором. А по профессии мама была модисткой, хорошо шила и шляпы делала. Потом мама работала в театре костюмером. А мой дядя, Сергей Леонтьевич Поначевный, был артистом и работал практически с самого основания нашего театра – «Блокадного», или Городского, как он тогда назывался. Это двоюродный мамин брат. Вот так и я попала в театр случайно на много-много лет… Очень хорошо помню салют: не победный, а посвященный снятию блокады. Такого яркого салюта я в жизни больше не видела.
ИСТОЧНИК KP.RU